Пятница
29.03.2024
17:54
В этом разделе
Детские стихи [24]
Недетские стихи [104]
Псевдодетские стихи [4]
И это всё о нём [5]
Форма входа
Поиск
Комментарии
Друзья сайта
  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz

  • Клуб авторской песни АРСЕНАЛ
      (Киев)
    Клуб авторской песни АРСЕНАЛ (Киев)

  • Киевский "ДОМ" авторской песни

  • Маг-я
    Валера Тимченко

    Маг-я

  • Кое-что и не только
    Кое-что и не только

  • Готовим,

  • Песни у костра
    Старые забытые туристские песни
  • Наша кнопка
    Хотите быстро попадать на сайт Александра Тимченко?
    Поместите у себя такую замечательную кнопочку!

    Стихи и песни Александра Тимченко
    Статистика
    Сайт создан 05.07.2011, 17:18



    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0


    Яндекс.Метрика
    Яндекс.Метрика
    Рейтинг
    Бард Топ

    Рейтинг сайтов, посвященных авторской и бардовской песне

    Тимченко Александр Петрович

    Главная » Стихи и тексты песен

    Всего материалов в каталоге: 136
    Показано материалов: 51-100
    Страницы: « 1 2 3 »

    Сижу на диване, смотрю телевизор.
    В королевстве переполох.
    Король  хочет,
    Двор хочет,
    Плебс хочет.
    В царстве переполох.
    Царица согласна,
    Двор согласен,
    Плебс согласен.
    Вот и будет чудненько, вот и будет славненько,
    вот и будет все чмых ТТРР ХКЩПКПКСССИИ
      Нн-Мммыфв. АА ыуох ох ох ох
    Хрр. фффф хррр-фффф хрхрр кх кх
    уФФ Мда-Мля. Так им и надо.
    Хрр ффф.
    | Комментарии (0)

    Берег моря, берег моря.
    Ветер, волны. Скалы, солнце.
    Берег моря, берег моря.
    Скалы, солнце, ветер, волны.
    Берег моря, берег моря.
              Берег моря.
                  Мы.

    Я очень рад. Мне подарили галоши
    Фабрики "Красный резинщик". Я очень рад.
    Это ничего, что не мой размер,
    Это ничего, что непарные,
    Это ничего, что вывернуты наизнанку.

    Мой костюм охнул.
    Брюки матерились во всю ширину.
    Пиджак показал интержест.
    Галстук изогнулся коротким словом.
    Скупую слезу уронила жилетка.
    Рубаха разрывалась в истерике.
    Дуреха-пимпочка на моей нахлобучке
    Заливалась от смеха.
    Моя левая нога, вся, от кончика
    Мизинца до мускулюс глютеус
    Заявила: "или я или они!"

    Я повешу костюм в шкаф,
    Я скажу ноге – уходи!
    Но что я буду делать
    С этими галошами
    Голый одноногий?

    И я оставил галоши дома.
    Дома, у щедрого дарителя.

    Игра на ломберном. Судьба
    колоду мечет. Ставки круты –
    вся жизнь. Мы пешки. Кегельбан.
    Подвержены одной минуте.

    Мы точки на костях игральных
    об полированную гладь...
    Исходов, роковых, фатальных,
    не суждено нам предсказать.

    Где та граничная отметка?
    Судьбы внезапный поворот?
    Уже запущена рулетка.
    ...вовлечены в круговорот.

    Не удержать и полчаса,
    и даже краткой вспышки мига.
    Летит, вспеняя небеса,
    неудержимая квадрига.

    При свете солнечного дня
    вдруг чернота на миг разверзлась.
    Звезда судьбы, – но чьей? – храня
    нас, пронесла над этой бездной.

    Кому? Реальным или мнимым,
    бесплотным, или во плоти
    в тот час, что пролетая мимо
    спасти, молитву вознести.

    Ведь нить, в канву узор вплетая,
    могла сойти с веретена.
    Каймою черною по краю
    объяли оба полотна.

    Чьи благосклонны были боги?
    Не разгадать нам ликов их.
    Ужель судьба, храня обоих,
    единой станет для двоих?

    1987

    В шапках высоких,
        обувь оставив за дверью,
    четыре сокровища
        одновременно достанем.
    И пусть по реке
        унесется вперед
    государева лодка.

    Великий дафань1!
       Мы твоих повелений не слышим.
    Стихи будем петь мы с тобою,
       и пить будем по-черепашьи,
    по книге гадая,
       какой кому выпадет знак.
    Пусть нас не тревожат пока голосами
           ни лютня, ни цитра.
    Прекрасные девы, и феи, и лисы
           пускай нам взмахнут рукавами халатов.

    На кончиках кисточек тушь...
       Не дадим ей засохнуть.
    И белое поле бумаги  покорно
       себя отдает нам, как дева.
    И в чарках  до края,
        И чайник у очага
    Стоит подогретый.

    _______________
    1Дафань – великий правитель, титул вана Иду, в 424 г. взошедшего на сунский престол под именем Вэнь-ди.

    Только доу1 вина,
         но в подвале есть сто
    и еще семь.

    Так давай усмирим
         бег времени
    мы неспешной беседой.

    _______________
    1Доу – ковш, черпак; китайская мера объёма, которая для вина равнялась примерно 1,5 л.

    Погляди из беседки ты вдаль
            в день четырнадцатый лунный.
    Там над зеркалом вод
           все равно цветет вишня под снегом.
    Видит каждый в ночи
           две луны и две вишни.
    Где же истина? Истина –
          истинно непостижима.

    Каждый вечер в этот час
    Наполняю ванну.
    Буду плавать я сейчас
    Словно в океане.

    припев:
    Купаньки-купальчики
    Маленькие мальчики.
    Острова, материки
    Между ними – море.
    Я и папа – моряки
    В лодке на просторе.

    припев:...

    Мы плывем туда-сюда
    Были в разных странах.
    Мы хотели взять кота,
    А кот залез под ванну.

    припев:...

    До свидания, земля,
    Не боимся шторма.
    Паруса на кораблях
    Поднимаем гордо.Ванна

    припев:...

    Под водой растут кораллы,
    Губки и актинии.
    Мы с дельфином и финвалом
    Поныряем – вынырнем.

    припев:...

    Водопад бежит из душа –
    Мою шею, мою уши,
    По рукам и по спине –
    Очень интересно мне.

    припев:...

    Полотенце – простыня
    Вся укутала меня.
    А теперь пора в кровать,
    Душ приняв, ложусь я спать.

    припев:...

    Валерочке 4 года

    Раз, два, три, четыре.
    Что за шум по всей квартире?
    Что случилось, почему?
    ТортНичего я не пойму.

    Вот причесанный, нарядный
    За столом я рядом с папой.
    Свет горит, сияет ярко,
    Гости дарят мне подарки.

    Торт сияет огоньками,
    Над тортом от свечек пламя.
    Торт люблю я, но свечу,
    Есть не буду, не хочу!

    Я лечу под потолком,
    Все внизу – я высоко:
    Папа на руки поднял,
    День рождения у меня!

    Я уже почти большой –
    Это очень хорошо.
    День варенья, день рождения,
    Вот и все стихотворенье!

    По-моему, это стихотворение объясняет, почему Саша вообще начал писать детские стихи.
    (Лена Мирошниченко – Сашина жена)

    СосулькиКогда я буду маленький
    Надену шубку, валенки,
    Так прокачусь на саночках,
    Что аж захватит дух.

    В огромные, пушистые
    Сверкающе-лучистые,
    Прохладные, приятные
    В сугробы прямо – бух!

    Когда я буду маленький
    Взамен конфет и пряников,
    Взамен всех лакомств попрошу
    Всего одно я лишь.

    Вкуснее всех мороженых,
    Конфет или пирожных,
    Скажу  вам по секрету я,
    Весной сосульки с крыш.

    Когда я буду маленький
    Возьму флажок и шарики,
    Пойду гулять по улице
    И улыбаться я.

    А если дождь на улице,
    Не стану тоже хмуриться
    И побегу по лужам я
    В четверг, после дождя.

    Когда я буду маленький
    То на прогулке в садике
    Все кучи листьев желтые
    Я переворошу.

    Когда я буду маленький
    Я так скажу – вот вырасту,
    Вот вырасту и песенку
    Об  этом напишу.

    Да, еще интересно – стихотворение "Когда я буду маленький" было написано в 1977 году. Оно стоит самым первым в тетради, переписанной Сашиной мамой. Очевидно, потом Саша его перетянул к детским стихам для Валеры – уж очень хорошо ложилось. Но написал он его в 20 лет и, получается, когда служил на флоте.
    (Лена Мирошниченко – Сашина жена)

    Я збуджу на світанні тебе  вуст ледь чутним торканням
    Після довгої ночі любові, наснаги, жаги.
    Ми кохалися так, наче вперше і наче востаннє,
    І знесилені полум’ям цим, обійнявшись, лягли.

    Ці шалені слова... З глузду з’їхавший розум,
    Що забув етикет і все інше, було б хоч яке,
    Блискавиця і грім – це із неба нестримнії грози,
    Ти скажи, як душею і серцем прийняти таке?

    Це примара, примара, примара, примара,
    Маячня у безсонній глибокій ночі.
    І кажу я собі: "Це даремно, даремно, це марно.
    Ляж у ліжко, спокійно засни, відпочинь."

    Де ж ти, де, Одіссей? Пам’ятаєш, сирени тобі заспівали.
    Тож прикуйте мене до товщезної щогли в човні!
    Тільки дайте мені півгодини побачити знану,
    Ну, а потім під хвилями хай опинюсь я на дні.

    Зойкнув вітер вночі, а свіча спалахнула та й згасла,
    І кружляють навколо мене крижані кажани.
    Як я прагну до тебе, о ти, моя зіронька ясна!
    Ти не в змозі зірвати напнуті оті кайдани.

    Автор, к сожалению неизвестен.
    Если кто-то знает, откликнитесь, пожалуйста.


    Прорицатель, виртуоз,
    Живописец и шалун.
    Я хочу задать вопрос:
    "Кто у всех нас общий Кум?"


    Найдены также другие эпиграммы этого же автора на некоторых друзей Саши.
    Помещаем их здесь для знакомства с Сашиным окружением.
    Какие люди!
    ***
    Вадик Каплин – великан
    И душа компании.
    Ходит в лес в штанах "банан",
    А без оных – в бане.
    ***
    Наче той Карлó Сантана,
    Грає Жолудь без угаму.
    Серед лісу блюз звучить –
    Мабуть, Юрик знов не спить.
    ***
    Неземное существо:
    Не дыши – взлетит, –
    Наша Оля – божество,
    Ангел во плоти.
    ***
    Кто хозяйка светского салона?
    Для гостей чей дом всегда открыт?
    Заходи в любое время – Людка дома.
    Дружбой нашей дорожит.
    ***
    Наш Васильев – Геркулес,
    Как спортсмен тяжеловес.
    Кто сильней – возник вопрос:
    Сам он или тепловоз?
    ***
    Чапал Чертик через лес,
    Чертыхаясь в чащу лез.
    Чертик был черней чернил,
    Чуть дыша, рюкзак тащил.
    ***
    Кто отмечен, как на счастье,
    Вдохновения печатью?
    Обойди хоть сто театров –
    Не найдешь таких талантов.
    Кто читает с чувством пьесы,
    Заставляя биться сердце?
    Для кого все в жизни ново?
    Ну, конечно, для... Петровой.

    Олег Головаченко
    Рассказ о том, как Саша поставил паруса на байдарку Таймень-2

    По Днепру плывет байдарка,
    Не спешит от Гидропарка.
    На байдарке я и Саня
    Все колдуем с парусами.
    Поднят стаксель, поднят грот,
    А байдарка не идет.
    Ветра нету – полный штиль,
    Нам не страшен оверкиль.

    Ветер без толку ловить,
    Мы решаем закурить.
    Спичкой тронув коробок,
    Высекаю огонек,
    И его, не прикрывая,
    Куму Сане предлагаю.
    Между мной и кумом Саней
    Больше метра расстоянье,
    Но огня не тронет ветер –
    Нет его на этом свете.

    Так сплавлялись мы доселе,
    Как говно по Енисею.
    И от этой красоты
    Подвело нам животы.
    Жрать охота – просто жутко.
    Революция в желудке.
    "SOS! Спасите наши души!
    Весла в воду!.." Мы – на суше.

    Там мы ели, запивали
    И беседу продолжали.
    А в беседе – штормы, мели...
    И морские песни пели.

    Завтрак съеден, выпит, высран.
    Не нужна нам больше пристань.
    Снова в лоно Днепр-реки,
    Впереди – Березняки.

    Вновь со скоростью улитки
    Мчимся мы, собрав пожитки.
    Паруса висят как тряпки,
    Но течение в порядке.
    Так, глядишь, еще до ночи
    Попадем... Нет-нет! Не в Сочи.
    На автобус и домой.
    На исходе выходной.

    По течению, все вниз...
    Вот и кончился круиз.

    Возможно неокончена...

    Собрались мы как-то вдруг
    Погулять на Южный Буг.

    Вот и вся команда наша:
    Ира, Вадик, Вова, Саша,
    Макс и Леночка Петрова,
    Шоб они были здоровы.

    Мы залезли в электричку,
    Тесно, как в коробке спичкам.
    И в таком кромешном аде
    Пять часов трусили задом,
    Утешенье в том лишь видя –
    В тесноте, да не в обиде.

    Мимо леса, мимо нивы,
    Наконец прибыли в Гнивань.
    Вот на берегу реки
    Разбираем рюкзаки.

    Дуем жабкой, лягуаром
    И еще пердячим паром.
    И потом в один момент
    Накачали ПСН.

    Погрузились на корвет,
    Провожающим – привет!

    Что сравниться может в лени
    С ПСНом без теченья,
    Если машет вам крылом
    Перед носом птица "Лом".

    Оказалась наша плюшка
    Очень хитрая зверюшка.
    Ветер в нос, и ветер сбоку
    Добавляют нам мороки.
    И плывем мы боком, раком,
    Словно лебедь, щука с раком.

    Все гребут, а толку нет,
    Словно в басне про квартет.

    Сколько веслами махаем –
    Не видать конца и края.

    Это ж адское мученье,
    Где пороги, где теченье,
    Впереди – длиннейший плес.
    Кой нас черт сюда занес?

    Распугав лягушек в тине,
    Плот форсировал плотину.
    Штурман, кэп и все матросы
    Матерятся на обносах.
    Впереди – речная гладь,
    А порогов не видать.

    Боря тоже, гусь хорош,
    Сам пошел на Черемош.
    Соблазнил нас на аферу,
    Сам же во-время дал деру.

    Не уйдешь тут от судьбы,
    Делать нечего, греби.

    Вкрай измучившись, в итоге
    Мы выходим на пороги.
    Где девался пыл и раж?
    Под коленками мандраж.

    Перед первою шиверой
    Принимаем срочно меры:
    За борт грузы и балласт –
    Вывози, кривая, нас.

    Перед первым перекатом
    Лишних за борт, к черту с хаты,
    Из плота – ходи пешком,
    Погуляйте бережком.

    Нам ужасно пофартило –
    Наша милая тортилла
    На пороги буром прет,
    Хоть и задом наперед.

    Это "двойка", не "пятерка",
    Но такая шкуродерка,
    Почти же вовсе единичка,
    И летели мы, будто птички.

    Макс у нас отважный малый –
    С криком: "Сало, сало, сало!"
    Он бросался на порог,
    За веревку плот волок.

    Кум имел свои приветы,
    Проверял он сигареты.
    Каждый раз, как с легким паром,
    Занимался с портсигаром.

    И намокнув при проводке,
    Куму с Максом – пайку водки.
    О, блаженный этот миг –
    Тридцать капель на язык!

    Плот танцует меж камней,
    Ира дремлет на корме.
    По камням на Южном Буге
    Мы танцуем буги-вуги.
    По порогам шкряб, да шкряб,
    Как огромный красный краб.

    Бьет по камням, но не топит,
    А байдарочники – в жопе.
    Смотрим, из-за поворота
    Байды вылезли из жопы.

    "Макс, смотри, вылазят снова", –
    Говорит ему Петрова.
    "Вижу, дело тут хреново", –
    Макс свое вставляет слово.

    Только первый перекат
    Их опять засунет в зад.
    Где пройдем мы на плотах,
    Байда в камушек – бабах.
    И наткнется ихний ship
    На какой-то острый шип.

    Слышим крики там "kaput!"
    Волны байду в камень бьют.
    "Все, ребята, байде alles,
    Мы на камень намотались."

    Смотрим, точно, в камень – бздынь,
    Байде наступил аминь.

    Бедный будет их ремонтник,
    Байда хрустнула, как зонтик,
    И проткнули насквозь шкуру,
    Кости – словно арматура.
    Двести рэ – коту под хвост,
    Знал бы тык, пошел в обнос.

    Посочувствовав немного
    Мы отправились в дорогу.
    Впереди далекий путь,
    Одолеть бы как-нибудь.

    Тут предвижу я вопросы:
    Днем, понятно, вы матросы.
    А в часы закатов алых,
    Кто чем занят на привалах?

    Расскажу про это вам,
    Чем мы занимались там.
    Но о том особый сказ,
    Как там было все у нас.

    У команды с командиром
    Каждый вечер споры были.
    Где же будет наш ночлег?
    Спорят все шесть человек.

    Вот вам командора мненье –
    Надо продолжать движенье,
    Путь неблизкий очень наш,
    Надо гнать километраж.
    Ну еще чуть-чуть вперед,
    Вот за этот поворот.
    Станем вот за этим мысом.
    Вадик, брось ты эти мысли.

    Вся команда дружно против,
    Нас тошнит уже до рвоты.
    Дело близится к ночи,
    И у нас живот урчит.

    Солнце спряталось за ели,
    Время спать, а мы не ели.
    Нафига нам эти ралли,
    Мы замерзли, мы устали.

    Вот хорошее местечко,
    Пляж хороший, лес у речки.
    Надо брать на абордаж
    Идиллический пейзаж.

    После долгой перепалки
    Мы хватаемся за чалки,
    На деревьях – мертвый узел.
    Поскорей готовить ужин.

    Только тут пошли сюрпризы.
    Эва! Где мешочек с рисом?
    Где тушенка, где морковка?
    Что же, ждет нас голодовка?

    Чуть не плачем от отчаянья,
    Нет ни сахара, ни чая!
    Воют шесть голодных глоток
    Среди кучи разных шмоток.

    Кто видал картошку, люди!
    Ничего тому не будет.
    Сколько можно повторять,
    Где картошка, вашу мать!

    Наконец-то разобрались,
    Все продукты отыскались.
    Зачерпнув воды в реке,
    Варим жрачку в котелке.

    Аромат! А вкус! А цвет!
    Наслажденья лучше нет.
    Лучшей в мире нет картины,
    Мы наелись блевотины,
    И бутылка уж открыта,
    А в бутылке – aqua vitae.

    Мы договорились сразу,
    Каждый пьет свои запасы.
    И припав устами к флягам
    Пьем живительную влагу...

    Не пáмятуй. В забвении услада.
    Ну, не услада – так покой.
    Покрой безмолвствующим хладом
    Былого образ дорогой.

    Пребудь же, дух, в кольце молчанья,
    Как башня средь зеркальных вод,
    Вдали от счастья и отчайнья
    И от всего... Но только вот
    Не тьма и мрак, не свет и пламя,
    Ни песнь, ни плач, ни смех, ни вой,
    А остается только память
    И боль... и больше ничего.

    29 сентября 1990 г.

    Вы не ставьте надо мною обелиск,
    И плетения стального мне не надо.
    Посадите в изголовье кипарис
    И шиповника колючего ограду.

    Позабудьте обо мне на целый год.
    Надо мной щебечут птицы по сезону,
    Кто-то, что-то на хвосте мне принесет,
    Я заслушиваюсь этим перезвоном.

    Только вот посреди января
    Помяните меня как бы вроде.
    Спойте песню про ель, что старается зря
    Там, где ветер по комнатам бродит.*

    _______________
    * "Синяя крона, малиновый ствол" Б.Окуджава

    16 августа 1990 г.

    В краю, там, где сосны под облако встали,
    Где реченька ленточка-змейка струится,
    Где сено в стожки на полянах сметали,
    И пахнет малиною и медуницей.

    Там утром свежо так и рясно, и росно,
    А полдень и знойный, и звонкий, и бодрый.
    А вечером тихо, спокойно и просто,
    И ночь полумесяцем кажет на вёдро.

    Там жаркое солнце и щедрые ливни,
    Там в поле пшеница стоит золотая,
    Там благоуханный невидано-дивный
    Таинственный папоротник расцветает.

    Там пел колокольчик, что не было звонче,
    Там эльфы гуляли с фонариком Эльма,
    Там гарус в горсти хладношелковой ночи
    Катился росою в рассвет акварельный.

    Там радость барахталась в облаке алом,
    Там воздух от счастья смеялся  и плакал,
    Там зоренька-зорюшка с неба упала
    Из самого верхнего звездного знака.

    И жгучую жажду песком утоляя,
    Где лезвием лазера взрезаны губы,
    Там темная тень прикасается к краю
    Горюче-горчайшего черного куба.

    И рвется обратно к той ране, к обрыву,
    Где радостный рай оборвался в безбрежность,
    Где холод и жар – два удара, два взрыва,
    И сердце, и душу, и память – все режут.

    Где сонмища снов, баснословно звенящих,
    Взлетали во тьме феерическим роем,
    Где светлый светил, и где падал пропащий
    Пусть будет то место и мне упокоем.

    Какие цветы над могилою будут? –
    Я этим совсем не тревожусь вопросом.
    Поставьте мне справа букет незабудок,
    А слева – высокую черную розу.

    В краю, там, где сосны под облако встали...
    ...Ах, сосенки-сестры,
                   отдайте мне тело свое
                                   на рубаху...

    1988 г.

    Ти напевно забула і, мабуть, ледь-ледь пам’ятаєш мене.
    Чи згадаєш всі хвилі, що човен у морі хитають?
    Все минає у світі, і це достеменно мине,
    Тільки човен пливе і пливе собі, далі і далі.

    Я благаю тебе, ти дозволь мені бути краплиной
    У безкрайньому морі бурхливих твоїх почуттів,
    Від западин глибоких й туди, де прозорі мілини,
    Для тебе, задля тебе з тобою і тільки тобі.

    Хоч дивись, не дивись через скельця у неба безодню,
    Але зірка ота ні на крок тобі ближче не стала.
    Але як же забути її, ту єдину, ту одну,
    Що мовчазно стоїть на зведеннім тобой п’єдесталі.

    Я стомивсь, але біль та ніяк не вщухає,
    Хоч спливають хвилини, години, літа.
    Пам’ятаю тебе, пам’ятаю тебе й пам’ятаю,
    Пам’ятаю тебе, пам’ятаю тебе й пам’ята....

    Кýпала, купáла,
    Кýпала, купáла,
    Пам’ятає козак зірку,
    Що до серця впала.
    Фигурная скобка2 рази

    Котилося, котилося

    З пагорба у воду.
    Та й припався козаченько
    На дівочу вроду.

    Фигурная скобка2 рази
    Колесо котиться,
    Полум’я палає,
    А дівчина козаченька
    Кохає, кохає.
    Фигурная скобка2 рази

    Вийди, вийди, дівчинонька,

    Сорому не буде –
    Та й до свого миленького,
    Та й напривселюди.

    Фигурная скобка2 рази
    Що навесну потім буде
    У тому повітку?!
    Йшли шукати хлоп’я з дівкой
    Папороті квітку.
    Фигурная скобка2 рази

    З папороті квітка,

    Квітка чарівная!
    Краще тої квітки в світку
    Нічого немає.

    Фигурная скобка2 рази
    Хай любисток зеленіє,
    Рута червоніє.
    Виповняться у дівчини
    Всі її надії.
    Фигурная скобка2 рази

    Хай дубочок гіллям, гіллям

    Калину голубить.
    Козаченько дівчиноньку
    Кохає і любить.

    Фигурная скобка2 рази
    Кýпала, купáла,
    Кýпала, купáла,
    Хай на двох вам одна зірка
    Та й на серце впала.
    Фигурная скобка2 рази

    21-22 июля 2004, БСП (больница скорой помощи)

    Когда-то время подойдет
    Мне с этим миром распрощаться,
    Пусть тело в землю отойдет,
    Душою – в вас хочу остаться.

    Вы – память, совесть, все, чем жив.
    Вы те, к кому в тревоги время,
    Душой ослабнув, я спешил
    Облегчить тягостное бремя.

    Вы отдаете мне сторицей
    В веселье – радость, в горе – грусть.
    Я знаю на кого молиться –
    Спасибо вам за щедрость чувств.

    В повязках грудь, тяжелы раны.
    Бессилен против ран бальзам.
    Бинты сорву и грудь открою,
    Чтоб сердцем прикоснуться к вам.

    Прекрасны – как сказать иначе?
    Добры – что может быть еще?
    Я счастлив, и от боли плача
    Я ваше чувствую плечо.

    Авторский перевод на украинский язык читайте здесь.

    Разве можно забыть, разве можно?!
    Летний вечер и кончился зной,
    Павильон и два кофе с мороженым,
    И оркестр играл духовой.
             И под сенью каштанов и кленов,
             Под таинственный шепот реки,
             Рядом с Вами счастливый, влюбленный,
             Я иду, чуть касаясь руки.

    Ах, какой же вы были девчонкой
    Разом голову стольким кружа,
    Вуалеткой трепещется челка
    И ресницы в прищуре дрожат.
            Вился локон, завитый кудряшкой,
            Ниспадая, как с гор водопад.
            А слова в разговоре пустяшном
            Были выше всех высших наград.

    Перед Вами, как осенью листья,
    Осыпались влюбленных сердца.
    И  дороже всех мыслимых истин
    Была б Ваша любовь до конца.
           Ах, глаза, эти ясные глазки,
           Океанский безбрежный простор, –
           Ни любви не дождался, ни ласки,
           А забыть не могу до сих пор.

    Но у неба не спросишь ответа,
    Нам судьбой управлять не дано,
    Лишь останется в памяти лето,
    Даже если декабрь в окно.
            Вы вспорхнули неведомой птицей,
            И дороги мне к Вам не найти.
            У меня будет вечно хранится
            Ваш единственный дагерротип.

    Російський варіант цього вірша читайте тут.

    Хіба це забуваєш з літами?...
    День скінчився і вечір настав.
    У маленький кав’ярні я з Вами
    І оркестр мрійливо заграв.
              І під шатами кленів й каштанів,
              Де ріка таємниче блищить,
              Я закоханий йду поряд з Вами,
              І долоні торкаюсь на мить.

    Чи дівча, чи мара-чарівниця?..
    Закохала в себе тисячі.
    Як омріяно було торкнутись
    До волосся у темній ночі.
           За одне, за одне тільки слово
           Віддав я б все навіки, повір.
           Та чи встояв би хто, як на нього –
           Водоспад, зорепад, буревій.

    Перед Вами, як осінню листя
    Попід ноги летіли серця,
    Були згодні зірок доточитись
    Щоб усмішка торкнулась лиця.
            Ви багаття таке запалили,
            Зайнялась від нього купина.
            Я живий залишився насилу
            Хоча в скронях моїх сивина.

    Знати долю,..  було б то,.. якби то,
    Запитати у неба – дарма,
    Та залишиться літа відбиток,
    Якщо навіть на дворі – зима.
            Ви майнули як птах, чи як вихор,
            І стежини до Вас не знайти.
            Залишився на згадку, на втіху,
            Цей єдиний Ваш дагеротип.

    Не печалься, мой друг, не печалься, товарищ мой верный,
    Там, где ты есть сейчас, все печали уже позади.
    Не второй буду я, а ты был, уж поверь мне, не первый,
    Кому сердце пронзили за то, что горело в груди.

    Те, кто были тебе дорогими, родными и близкими,
    Те, которых любил ты, и жил, на судьбу не пеняв,
    Схоронили тебя без оркестра и без обелиска,
    Лишь цветок на окне почему-то внезапно увял.

    Ни горючей слезы, ни горящей свечи упокойной,
    Ни при жизни любви – лишь камнями платили душе.
    И душа захлебнулась несказанной неслышимой болью,
    Ведь душа у тебя, а для них это просто мишень.

    И в какие б они не рядились бы только наряды,
    Но змея есть змея, сколько б в линьке не сбросила шкур.
    Но они никогда, никогда не расстанутся с ядом,
    А ужалил тебя – есть такой паучок – каракурт.

    Когда дух поражен и на атомы в космос рассеян,
    В час, когда захлестнет вихрь нещадных, немыслимых бурь
    Помогала тебе переменная бета Персея,
    Что арабы назвали именем странным Эль Гуль.

    Мы присядем с тобой в тихом сквере окраины рая,
    По чекушке приняв, что тайком принесли под полой,
    И расскажем друг другу, как мы на Земле умирая,
    Возвращались на небо с ключами в кармане – домой.

    Ну а что же они? А они, как всегда, неподсудны,
    За предательство в кодексе нет уголовной статьи,
    Но на высшем суде, так учил нас Христос или Будда,
    Адвокатов душе не найти, не найти, не найти.

    Их, конечно, простят, ради Бога и Бога во имя,
    И попросят меня их от чистого сердца обнять,
    Только я не хочу оказаться в раю рядом с ними,
    Я оттуда сбегу, попросившись на Землю опять.

    Ой, вербиченька,
    Понад річенькой
    Не сховатися від біди.
    Ой, дівчинонько,
    Біле личенько,
    Де ж тебе шукать, де ж знайти.

    На тім березі
    З весни – березня
    В річку дивиться осокор.
    Листям вквітчаний,
    З туги, з відчаю
    Кличе вербоньку знов і знов.

    Літо-літечко,
    Хай не квіточкой,
    Хай хоч гіллячком доторкне.
    То над річенькой
    Та вербиченька
    Не дотягнеться до тебе.

    Жовтень-жовтенько,
    Вмиє дощиком.
    Листопад красу рознесе.
    Тільки вітер знав,
    Та й мені сказав,
    Як кохав її над усе.

    Річка, річенька
    Кригой вкриється.
    Білим-білим все заміте.
    Ой, у лютому
    В сніг закутому
    Осокор старий упаде.

    А на весну лиш
    Крига скреснеться,
    Та й прокинеться та лоза.
    Забринить в гілках
    По усіх квітках
    Верби-вербоньки та сльоза.

    Любий мій, мій коханий, я з першого погляду твоя.
    Лиш побачивши тебе, злетіла у даль – височінь,
    Я навіки, навіки, навіки залишусь з тобою.
    Ой, ти серденько моє, до мене, до мене прилинь.

    А від тебе пашіє кіньми, і вином, і полином,
    А твій плащ за плечима зліта як примара, як птах.
    Я покину цей світ, і до тебе, до тебе полину,
    Якщо ти, якщо ти заблукаєш у інших світах.

    І начебто мла огортає весь обрій, весь простір,
    Я не знаю, що дію. Чи знаєш, що діеш ти сам?
    Та як солодко, солодко, ніжно і гостро, і млосно
    Я зникаю в обіймах твоїх, як під сонцем роса.

    А кохання моєго нічого не збільшить, не зменшить,
    І я зразу пробачу, хоча це жорстокий удар.
    Я пробачу тобі, я пробачу, пробачу ту іншу,
    Як ковзнувши повз мене, прямуєш в її будуар.

    А іще я сказати тобі ось що мушу:
    Якщо будеш поранений, чи, боронь Боже, ти вбит,
    Не з вогнем шуткувати, – з тією, що дияволу душу
    Продала за шовка, за смарагди і за оксамит.

    І хоч знаю – даремно, але я благаю, благаю,
    Все одно ти поїдеш, залишиш мене в самоті.
    Я кохаю тебе, д’Артан’яне, кохаю, кохаю,
    Як нікого, ніколи у всьому своєму житті.

    Серед всіх перемог пригадай покоївку міледі –
    (Леді Кларик, в дівоцтві на прізвище Ганна де Бейль).
    Як же ти цілував, цілував свою Кетті,
    Як вона, як вона, як вона цілувала тебе?

    І хоча вже відтоді пройшло, мабуть, зо два сторіччя,
    Але моє кохання не згасне, воно не мине.
    Пам’ятаю тебе – і долоні, і голос, й обличчя,
    О, мій любий, коханий, єдиний, згадай ти мене.

    І хоча у цій книжці про нас більш нічого не згадано,
    Але я пам’ятаю на пам’ять увесь цей роман.
    Ти скажи мені, доле, за що так жорстоко покарана,
    Я, твоя Катерина. Ти чуєш мене, д’Артан’ян?

    Я знівечена вщент, я вмираю під цими ударами,
    І могили моєї не знайдеш ти на всій землі.
    Та лишились на серці моєму багряними ранами
    Твої грішні цілунки, святі поцілунки твої.

    2005

    Я колись тебе бачив, згадаю – невже не омана?
    Я колись тебе чув і торкався долоней твоїх,
    І дивився у очі, моя яснозоряна панно,
    І відлунням злітав кришталевий і срібний твій сміх.

    І у серце відкрите твій подих гарячий, тремтячий,
    Наче вибух світів найновітньою зіркою впав.
    І не стало мене, а чи буду? – напевно, навряд чи,
    Бо від тої хвилини я тінню, примарою став.

    Я чекаю тебе, як схід сонця у грудні, у січні,
    Коли холодом скутий і снігом заметен весь світ,
    Коли темрява, темрява неба, здається, навічно,
    Та коли крижаная сльоза на повіках бринить.

    Де ти є, та чи є ти? – на те сподіваюсь,
    Більш нічого не треба, не схочу і не попрошу.
    Я до тебе прийшов би крізь полум’я, мить не вагаясь,
    Хай на попіл, на попіл навіки себе спорошу.

    А під попелом ледь-ледь дещиця жевріє.
    Ти візьми у долонь полохливе оте пташеня,
    І на крилах його злетимо в неосяжнії мрії,
    І душою єдиною всесвіт увесь обійняв.

    Мабуть часу занадто я був на війні з вітряками,
    Але то є дракони, а зверху на них – мошкара.
    Мабуть битися з ними мені присудилось віками,
    Але в тому двобої ніколи їм не потурав.

    Я душа, що сурмить угорі і сумує, і кличе до тебе,
    Та чекає на мене нещадний кривавий двобій.
    І хоча я злечу у незнане, невідоме небо,
    Все одно, все одно, все одно буду твій.

    2005

    Я стану черною змеей,
    Змеей, что сердце жалом вспашет.
    Отведай ты напиток мой,
    Мой горький пир, своею чашей.

    Душу тебя. О смерть! О ад!
    В моих объятьях камень – глина.
    О, душ душистый аромат,
    Как сладка сердца сердцевина!

    Уста в уста. Замкнут браслет.
    Волна последних трепетаний.
    Я прошепчу тебе секрет –
    Я не змея – мне нет названья.

    30 сентября 1990 г.

    Хорошо уснуть, проснуться юным,
    Чтобы верой верилось всерьез.
    Богу-сыну, Будде ли, Перуну
    Поклоняться до седых волос.

    Хорошо уснуть, проснуться юным,
    Чтобы хмель надежды через край,
    Чтоб дождей серебряные струны
    В арфах радуг солнцем трогал май.

    Хорошо уснуть, проснуться юным,
    Чтобы сердце в сердце отражась,
    Билось громче праздничных салютов,
    Тыщекратно звездами кружась.

    Хорошо, чтоб лавры и оливы
    Осеняли весь мой долгий путь.
    Хорошо бы стать на миг счастливым
    И мгновенно вечным сном уснуть.

    9 августа 1990 г.

    Хотя восторженности прежней
    Уже не сыщется у нас,
    Хотя последняя надежда
    Нам тихо прошептала: "Пас".

    Ушла душа, но может вдруг
    Еще когда-нибудь вернется?
    На голос чей-то отзовется,
    Преодолевши море мук.

    Ну, а пока, сквозь немоту
    Я горло надрываю в звуке,
    И к ней протягиваю руки
    Я сквозь запретную черту.

    Немая горькая душа
    В огне и боли, чуть дыша, застыла.

    февраль 1988 г.

    Надежд воркующие враки
    Уплыли в реку забытья,
    А время расставляет знаки
    На переулках бытия.

    В стране стреноженных стремлений
    Лишь пыль плывет по площадям.
    В часах песочных чахнет время –
    Там никого не пощадят.

    Куранты, бьющие на башнях, –
    Не откупиться никому,
    И перезвон печальный страшен,
    Как воск покойника в дому.

    Меж стрелок двух, как лезвий между,
    Куда спешишь? Уж вечер, поздно.
    Как время вертит виртуозно
    Оркестром утренней надежды.

    февраль 1988 г.

    Не будь я стар и нищ – влюбился бы в испанку.
    Но будь я охлажден снегами и дождем,
    Я выкрал бы ее из родового замка,
    И мы пошли бродить бы по свету вдвоем.

    Мой старый плащ в пыли, и лютня за спиною,
    Пленявшая сердца прекрасных донн.
    Мои богатства все уместятся в ладони –
    Лишь вынуть из груди и положить в ладонь.

    Да только вот боюсь, что кто-то ненароком
    К нему свою ладонь протянет на авось
    Как к яблоку, прельстясь его пьянящим соком,
    Красивому на вид, червивому насквозь.

    Гляжусь я в зеркало и вижу там, о Боже! –
    Каким я раньше был, каким я нынче стал,
    И прикрываю скорченную рожу
    Обрывком веера павлиньего хвоста.

    1986 - 1988 г.г.

    Вот притаились в уголочке,
    Чужих не любят взглядов.
    "Кис-кис, вот блюдце с молоком", –
    Никто не хочет. Предпочитают кровь без молока.
    – Да кто же?
    – Крыска, кошка, змейка,
       да мышь летучая – живет на люстре.
    Вся семейка на полном пансионе который год живет и в ус не дует.
    – Ну как вам тут, не скучно?
       Хоть съездили б куда, сходили б погулять.
       А то, как вечер, все лото да карты. Как не надоело?
    – Ну, ладно, господа, спокойной ночи.
       Ох, и погодка нынче на дворе, не приведи господь!
    Зажгу фонарь, пойду-кась на ночь глядя
    Табличку вешать на ворота "Мест нет".
    – Ну, право, сударь,
       кого еще в такое сердце впустишь?

    Падали листья ли, или стелился снег.
    Летние ливни ли залили горизонт.
    Только и было, что свет над моею тропой,
    Нынче и этого нет – руки уперлись в туман.

    Падает время со звоном –
    Брызги, секунды, осколки.
    И гончару не жалко
    Вазы бросать под ноги.

    Вот бы в такую вазу
    Высадить орхидею...
    И раздобыть не мешало б
    Мне хоть какую обувь.

    Это ветер бросил в глаза песок.
    Это отблески пламени пляшут  в моих глазах.
    Это дождь сделал мокрым мое лицо,
    Это тень от ветвей на лицо неудачно легла.

    Это просто стою я в тени,
    Это лишь капюшон от плаща за спиной.
    Я еще ничего не сказал,
    Это ветер калиткой скрипит.

    С удивленьем глядишь на меня.
    Неужели так странен мой вид?
    Я всего лишь надел свой берет
    Хризантемам твоим в унисон.

    Мне ночью снятся птицы,
    А я в гостях у них на монгольфьере.
    И все мы вместе – я и птицы
    В одних объятиях у Солнца.

    Там облаков торжественные храмы,
    И в каждом свет, покой и радость.
    А небо близко так, его погладить можно.
    Оно на ощупь словно шелк и бархат.

    А утром будильник ласково шепчет на ухо:
    "Вставай, дружок! Червям пора на землю.
    Червям пора на землю.
    Червям пора на землю..."

    Как-то раз барон фон Клейн
    с бодуна пришел на Рейн.

         Набекрень мозги скрутило:
         после шнапса выпил пиво,
         полирнулся конъячком
         и занюхал все лучком.

    Тяжело с похмелья утром.
    По-немецки вспомнив мутер,
    а по-русски чью-то мать,
    порешил он завязать.

            Постарался сколько мог,
            затянувши узелок:
            "Сколько выльется портвейна,
            если взять бутылку Клейна?"

    2002 г.

    Как видишь - год написания 2002, т.е. уже Валерка родился. Как сейчас помню - рассматривал Саша рисунки бутылки Клейна - ну, той у которой горлышко изогнуто и засунуто сбоку внутрь бутылки, ну и бесконечная лента Мебиуса,  повернутая и склеенная в кольцо , так что бесконечно можно проводить черту, ну и двумерная плоскость, с которой не вспорхнешь, если речь идет о двух измерениях. И вот в результате этих глубоких размышлений и родились эти стихи, в довольно ехидном стиле.
    (Лена Мирошниченко – Сашина жена)

    Чудес не будет. Будет только
    Безмерных ожиданий нить,
    Оборванная с двух сторон по дюйму:
    Когда не ясно ничего – вначале,
    Когда уж ясно все – со стороны другой.
    А между ними пропасть жизни.

    Из щели, из закоулка
    таракан, червяк и клоп
    как-то вышли на прогулку,
    погулять решили, вот.

    Сколько ползали, ходили,
    но от дома - никуда!
    Ни на шаг не отдалились,
    не выходит, вот беда.

    Быть вам всем в исходной точке,
    таракан, мотай на ус,
    если все вы на листочке,
    что придумал Мебиус.

    2002 г.

    Над столом летают мухи,
    Ты внимательно смотри.
    И жужжат нам прямо в ухо,
    Их по счету ровно три.

    Их мушиные повадки
    Нам известны наперед.
    Ведь сидит на каждой лапке
    Отвратительный микроб.

    Вам, разносчики, заразу
    Чтобы дальше не нести,
    Да летать "навіки разом" –
    Лишь в единой плоскости!

    2002 г.

    Взяла путевку я на турбазу,
    Ах, если б знала, что за зараза!
    А на турбазе я сразу скисла,
    Здесь нет приличных, одни туристы.

    Чтобы на воле там погулять я
    Взяла гипюровое платье,
    Чтобы наотмашь сразить мужчинов
    Взяла я блузку из файдешина.

    Пошла в поход я наивной девой,
    Еще не знала, как это делать.
    А в том походе, по ходу дела,
    Я похудала и похудела.
    Ах, расшатались в походе нервы,
    Здесь нет пирожных, одни консервы.

    Стать захотела я скалолазкой,
    Мне говорили – там, будто в сказке,
    Такие дали, такие краски.
    Полезла в горы я без обвязки.

    Я попыталась состроить глазки
    На скальной стенке в домбайской связке.
    Они лупили меня по каске –
    Зачем нужны мне такие ласки?

    На этих камнях, на этих кочках
    Сломала туфли на каблучечке.
    Когда одели мы рюкзачочки,
    Натерла плечи, отбила почки.

    За то, что в горы шла в одиночку,
    Меня лупили по пятой точке.
    Но это были еще цветочки!

    Потом лихие пошли денечки,
    И проводила я с ними ночки
    В сырой палатке, не в теремочке.
    Ах, мама, мама, тут вашу дочку
    Пускают писять на мотузочку.

    А здеся бабы сплошные дуры,
    А у туристов нема культуры.
    Гулять тут ходят по маркировке,
    И вместо танцев лишь тренировки.

    И на ботинках у них подковки,
    Совсем порвались мои кроссовки.
    А разговоры лишь про веревки,
    Здесь нет фирмовки, одни штормовки.

    Назад вернуся, так прям с разбегу
    Прямой наводкой – на дискотеку.

    Март 1987 г.

    Жили в клетках и в вольерах
    для обзора на виду
    распрекраснейшие звери
    и ужасный какаду.

    Кто мычал, а кто чирикал,
    то теперь не разберешь.
    И о чем всю ночь мурлыкал
    с кошкой камышовый кот?

    Утром всех на физзарядку
    поднимал сигналом слон.
    Музыкант он был в порядке –
    хобот словно геликон.

    В изолированной клетке
    какаду там обитал,
    с ветки прыгая на ветку,
    он крамолу замышлял.

    Кто-то вдруг неосторожно
    дверцу клетки приоткрыл,
    и представить невозможно,
    что он этим натворил.

    С диким криком: "Браво, браво", –
    устремилась птица ввысь:
    "Погуляю я на славу,
    звери, птицы, берегись!"

    Он за дело взялся смело,
    Этот наглый какаду.
    Всех направо и налево
    какадудил на ходу.

    И над птицей и над зверем ,
    вздернув гордо хохолок,
    в безнаказанность уверен,
    издевался сколько мог.

    Разразился в зоопарке
    преогромнейший скандал.
    Полднем ярким, полднем жарким
    филин вдруг захохотал.

    И от этого скандала
    всех зверей хватил удар,
    в затруднение попала даже
    птица-секретарь.

    Издевался так успешно
    распоясавшись нахал,
    что веселый пересмешник
    горько плакал и рыдал.

    Щелкал клювом бедный аист,
    зря гуляя по пруду.
    Все лягушки разбежались –
    это квакал какаду.

    Папа тигр и тигры детки,
    вся тигриная семья,
    долго бегала по клетке –
    в клетке хрюкала свинья.

    И решили дружно звери,
    чтобы отвести беду,
    принять экстренные меры
    в отношеньи какаду.

    А пернатое отродье,
    помянуть бы его мать,
    продолжало очень бодро
    лаять, хрюкать и мычать.

    Долго совещались звери,
    в споре глотками хрипя,
    что придумать, чтобы
    перекакадудило тебя.

    И под тем постановленьем
    подписался даже слон, –
    обязать без исключенья
    всех купить магнитофон.

    апрель 1987 г.

    Склонись над моей головою,
    Как ветка душистой сосны.
    Под снегом тяжелым зимою
    Приход ожидая весны.

    Склонись над моей головою,
    Чтоб шелком волос по щеке,
    Как ивушка ранней весною
    Ветвями скользит по воде.

    Склонись над моей головою,
    Как путник, который приник
    Спасаясь от летнего зноя,
    И  в губы целует родник.

    Склонись над моей головою,
    Как та виноградная кисть.
    Склонись как смычок над струною,
    Как крест над могилой, склонись.

    В безумье своем ослепленный
    К тебе я иду сквозь огонь.
    Склонись, хоть тогда, над моей опаленной,
    Над бедной моей головой.

    июль 1987 г.

    Ты помнишь? Я сказал, что знаю ту дорогу.
    Ты помнишь? Я сказал, что нужен только шаг.
    Полшага сделал я, осталось мне немного,
    Чтоб от меня остался лишь крик в твоих ушах.

    И будет он лететь во всей горящей бездне,
    И, обжигаясь, пить бездонный этот мир.
    И этот крик сгорит, – сгорит, но не исчезнет,
    Незванно заявясь на сумасшедший пир.

    Он будет пить вино из бесконечной чаши
    Огромных, неземных твоих, прекрасных глаз.
    Сейчас, потом, всегда, сквозь бесконечность даже
    Пройдет, чтоб чаши той коснуться только раз.

    Коснуться, захмелеть, забыть про все, забыться,
    Не знать о том, что есть, не думать, что придет.
    Пусть даже суждено всему тому не сбыться,
    Но крик тот будет жить. В молчанье не уйдет.

    Над зеркалом горит свеча во мраке,
    Бессилен ураган задуть твою свечу.
    Ты неземным огнем в душе рисуешь знаки,
    Я их читаю вслух. Ты слышишь? Я кричу!

    июль 1981 г.

    Сонет? Но не хватает двух строчек, хотя по стилю похоже.
    (Лена Мирошниченко – Сашина жена)

    Не говорю: "Прекрасна ты как роза",
    Не говорю: "Прекрасней нет цветка".
    Ты просто свет, ты радужная греза,
    Искрящаяся музыкой стиха.

    Не говорю: "Побудь со мной немного",
    Не говорю: "Останься хоть на миг".
    Ужель за миг постичь сумеешь много,
    Нам вечности не хватит для двоих.

    Я не зову, не спрашиваю: "Где ты?"
    Я знаю где, и знаю путь прямой.
    Едины мы, два полюса планеты,
    Вокруг светила с именем Любовь.

    июль 1981 г.

    Совершенно бесполезных слов мельканье,
    В сотый раз одни и те ж напоминанья,
    На прощанье частых писем обещанье.
    Ожидает нас тобою ожиданье.

    Что сказать нам в утешенье на прощанье?
    На лице твоем написано страданье.
    Лишь глаза глядят в глаза полны вниманья,
    Наступает испытанье забываньем.

    Улыбнуться – бесполезные старанья.
    Нарушаем шум и гомон мы молчаньем.
    Губ и рук разъединяются касанья.
    Между нами расстоянье расставанья.

    И звучат гудка последнего рыданья,
    Неизбежность не имеет оправданья.
    Как магическое слово заклинанья,
    Раздается – до свиданья, до свиданья.

    Обогрей меня, ладно?
    Обожги меня лавой,
    Обними меня лапой
    Кошачьею плавной.

    Не загадывай – сколько?
    Быстротечно, недолго,
    Мы заблудимся только
    В темноте кривотолков.

    Оплетись хмель-травою
    Под моей головою.
    В тихом шепоте двое
    Пусть не слышат прибоя.

    Не заметишь, как быстро
    В тишине серебристой
    Неизбежен, неистов,
    Вихрь ворвется со свистом.

    Время стонущим ветром
    К нам в окно бросит беды,
    Закружит, и завертит,
    И смешает приметы.

    И однажды кукушка
    Смолкнет в недоуменьи –
    Строчки больше не кружат,
    Потерпя пораженье.

    В темноте безотрадно
    Душит запахом ладан.
    Обожги меня лавой.
    Обними меня, – ладно?

    Даруй мне, о судьба, судьбу певца иного.
    Пусть даже поутру мне скривит рот,
    Но голос сохрани. От часа рокового
    Со мною в эту даль пускай он не уйдет.

    Забыв, что есть на свете тишина,
    Ах, как он пел, покой наш нарушая.
    И не сломала голоса стена,
    Сама от его хрипа разрушаясь.

    Дай, Господи, и мне бессонными ночами
    Водить перо по белизне листа,
    И над строкой сидеть на кухоньке за чаем,
    И за строкой идти по жизни, не устав.

    Кудесник слова на огне своем
    Слова сплавлял прекрасные в ретортах.
    И из души, стремясь за окоем,
    Со струн слетали рваные аккорды.

    Вмести его в меня, пусть душу разрывает
    Неспетое его, хоть часть допеть собой!
    Хотя такой певец всего лишь раз бывает,
    Но и тогда скажу – доволен я судьбой.

    Простите мне мой выспренный порыв,
    И сих словес печальные потуги...
    Хоть сердце не способное на взрыв,
    Но в такт звучит, хотя в негромком звуке.

    27.01.1987 г.

    Познав с годами боль и горечь,
    Готовы стали к этой пытке –
    Чужие души не беречь,
    Свои раздергивать по нитке.

    Из нервов собственных сплетем
    Веревку и петлю на шею.
    Бьем насмерть слова острием
    И яд под перстеньком имеем.

    В обличье нищих – принцы крови,
    Принцессы в рваных кружевах,
    Владельцы призрачных сокровищ
    И ведьмы на святых кострах.

    Мы все пройдем и будет туго,
    Тому, кто встанет на пути.
    Ни мужа, ни жену, ни друга,
    Но и себя мы не щадим.

    В местах совсем не подходящих,
    От туалета до постели,
    Словами, как мечем разящим,
    Во тьме найдем любые цели.

    Гони противника в ущелье,
    Где скалы остры, словно пилы.
    И нет пощады, нет прощенья,
    Мы победим при Фермопилах!

    Мы гладиаторы речей,
    Мы рыцари словесной бури,
    Отточенностью слов – мечей
    Брильянтовую твердь пробурим.

    январь 1987 г.

    Какая пытка! Как вы живете?
    Чтоб каждый вечер –  на эшафоте.
    Через какие прошли вы муки,
    Чтоб пламя сердца вливалось в звуки?
    Сродни мученьям Христа-страдальца
    В пяти линейках распяты пальцы.
    Флажок осьмушки – острогой в сердце
    Сквозь частоколы групетто скерцо.
    Страдать годами для крика "Браво!"–
    У вас на это – святое право.
    Не знать покоя ни днем, ни ночью –
    Я лучше камни пойду ворочать.
    И в кресло сяду я беззаботно,
    А вы умрете над каждой нотой.
    Чтоб воздух мигом стал плазмой странной,
    Мгновенной вспышкой взорвись, сфорцандо.
    И в пульсе вашем биясь стократно
    Клавиатурой гремит стаккато.
    Смычком ударьте, что стали тверже,
    Рояля крышкой по жлобской роже.
    Предела нет вам, удел же вот ваш:
    Хлещите души струной наотмашь.
    И в напряженьи последних сил
    Звучит над пропастью Дебюсси.

    1.02.1987 г. Трапезная палата

    1-50 51-100 101-136